Судьба повести «Яма» – одного из самых скандальных произведений Куприна – оказалась многострадальной. В свое время критика не оставила от сочинения камня на камне. Один рецензент обозвал повесть «ученическим малеваньем с натуры», другой обвинял в безнравственности и использовании штампов, третий и вовсе требовал привлечь автора к уголовной ответственности… Даже Лев Толстой, ознакомившись с первыми главами, безапелляционно заявил: «Очень плохо, грубо, ненужно грязно». Однако же несмотря на разгромные рецензии, «Яма» неоднократно становилась объектом экранизаций и инсценировок. С чем связана такая востребованность? Разумеется, не только с извечностью темы, которая, кстати, в советское время только отпугивала постановщиков от повести. Я думаю, дело в другом. Разнообразнейшие лица и характеры обитателей «ямы» дают огромный простор для актерской фантазии – настолько они ярки и колоритны. Об этом прекрасно сказал Корней Чуковский в 1914-м году. Он, пожалуй, единственный из писательской братии, кто положительно отозвался о «Яме». Чуковский писал: «Каждый его образ так рельефен, точно ты ощущаешь его рукой, оттого он и бьет тебя по сердцу. Кербеш, Сонька-Руль, Анна Марковна… Эмма, Семен Горизонт – все они нарисованы так, что если бы я их встретил на улице, я узнал бы их среди огромной толпы». Словом, актерам есть что играть.
По «Яме» ставились спектакли – особенно часто в дореволюционные годы на провинциальных подмостках; снимались фильмы, самый первый из которых, созданный в 1915 году, к демонстрации допущен не был и на пленке не сохранился. Были и другие экранизации – кинокартины, сериалы. Были драматические постановки. Но чего не было никогда – так это музыкального спектакля. Театр «Русская песня» под руководством Надежды Бабкиной смело, ярко и азартно исправил это упущение, включив в свой репертуар новое название – «Омут любви» – музыкальный спектакль по мотивам «Ямы» Александра Куприна.
Инсценировкой повести занималась Ярослава Пулинович – один из самых востребованных современных драматургов, а режиссером выступила Анна Бабанова – главный режиссер Норильского Заполярного театра драмы. Создатели наполнили действие живой музыкой, хореографией и песенными зарисовками, которых, конечно же, нет у Куприна, и которыми так изобилует русская песня – источник поистине неисчерпаемый. Поражает разнообразие жанров – здесь и городской романс, и эмигрантская лирика, и молитва, и уличный фольклор и, конечно, народная песня. Но, ради Бога, не сверяйте даты написания песен с датой написания «Ямы». Не придирайтесь к возможным хронологических несоответствиям. Отключите внутреннего критика и просто получите удовольствие от этой яркой постановки с блестящим актерским составом.
Кстати, об актерском составе. Имена в афише сплошь звездные. Но, безусловно, одним из главных открытий для зрителей станет Елена Проклова. Всегда красавица и героиня, в «Омуте любви» она сыграла хромоногую кривую экономку в монашеском одеянии, которая как цепной пес предана своей хозяйке. Текста – минимум, при этом она практически все время находится на сцене: деловито раздает полотенца, строго следит за порядком, разнимает дерущихся, собирает плату с клиентов… Как женщину ее здесь никто не воспринимает. Да и женщина ли она? Так, какое-то существо… Но вдруг с ней, уродливой и жалкой, на глазах зрителей происходит невероятная метаморфоза. Получив в качестве знака внимания яблоко из рук местного швейцара-вышибалы Семена, героиня Прокловой преображается – выпрямляет спину, расправляет плечи, становится кокетливой и уходит за кулисы, неумело демонстрируя походку от бедра.
Вторая актерская удача – это Даниил Спиваковский, виртуозно сыгравший в «Омуте любви» сразу несколько совершенно разных по характеру и амплуа персонажей: околоточного надзирателя Кербеша, блудливого старикашку, трясущегося от вожделения при виде шестнадцатилетней барышни и молодого гуляку Савву, поражающего воображение малограмотных девиц из заведения Анны Марковны стихами Пушкина, которые выдает за собственные сочинения. В лучших традициях миниатюр Аркадия Райкина многоликий Спиваковский мгновенно перевоплощается за кулисами и, не узнанный зрителями, предстает в новом образе. В зале шепчутся: «А это кто? А кто его играет?». Разве подобная реакция не высшая похвала для артиста?
Наравне с профессиональными актерами в спектакле принимают участие артистки театра «Русская песня». Можно только догадываться, каким трудом дались им образы обитательниц «ямы». Но справились они блестяще. Главное, что удалось – избежать штампов и не изображать трафаретных проституток. Их героини разные, яркие, колоритные, живые… Опустившиеся на дно, но не отчаявшиеся. Со своими мечтами и верой в будущее. Когда над телом добровольно ушедшей из жизни Женьки они запели «Мой костер в тумане светит» – сначала тихо, а потом уже во весь голос – страшно было шелохнуться, чтобы не дай Бог, не спугнуть почти забытое ощущение катарсиса.
Образ хозяйки заведения, величественной Анны Марковны с блеском воплотила Надежда Бабкина. Ее мадам Шойбес жестокая и алчная, безжалостная и скупая – торгуется за новенькую обитательницу притона, как торговалась бы на рынке за кусок мяса. Она здесь хозяйка. Здесь все живут по ее законам. Для Надежды Бабкиной эта роль – на сопротивление. Невозможно понять, из каких душевных глубин она доставала эту интонацию, эти жесты, это высокомерие хозяйки борделя… Однако роль Анны Марковны решена не однозначно и плоско. Ведь проще всего было бы сделать из нее совершеннейшее исчадие ада. Однако нам показали ее натурой противоречивой, а ее безразличие к судьбам своих подопечных лишь кажущимся. Достаточно вспомнить, как безутешно рыдает она на похоронах повесившейся Женьки. Или как именно к ней, не сговариваясь, бросаются перепуганные внезапным выстрелом девушки – настолько велика в них потребность в материнском тепле и защите.
Дважды за спектакль Надежда Бабкина от имени своей героини исполняла… не песни, нет. Это были песенные монологи. Первый – романс «Две розы» на музыку Самуила Покрасса, эмигрировавшего в 1920-е годы в США и ставшего одним из самых востребованных композиторов в Голливуде. В надрывном исполнении Надежды Георгиевны романс звучал исповедально. Глубина и мощь ее голоса, звучавшего без всякого музыкального сопровождения, буквально пригвождали зрителей к их местам.
Азартно, легко, по-актерски безукоризненно Бабкина с присущим только ей шармом исполнила знаменитый романс «Институтка», сочиненный на стихи поэтессы Марии Вега.
Ведь я институтка, я дочь камергера,
Я черная моль, я летучая мышь…
Чем не иллюстрация прошлого самой Анны Марковны Шойбес!
Сценография для спектакля «Омут любви» – заслуга художника Фемистокла Атмадзаса. На сцене он создал интерьер не самого дорогого публичного дома: пыльные из красного плюша портьеры, мебель, видавшая виды – тускло мерцающее в полумраке зеркало, стулья, как будто бы знаменитой фирмы «Братья Тонет», старая кровать с изголовьем, украшенным металлическими шишечками, которая выезжает на авансцену то как страстное ложе, то как смертное… Свет в заведении всегда приглушен, чтобы клиент не заметил в простенках драных обоев. Всегда накурено. Как у Высоцкого, помните? «Так дымно, что в зеркале нет отраженья, и даже порою не видно лица…». Занавес из прозрачной ткани, протянутый от кулисы к кулисе, эффектно отделяет одно действие от другого. Он как граница между «ямой» и внешним миром. С помощью проекции на него выводятся изображения дореволюционных фотографий.
Благодаря эффектному режиссерскому решению, многие сцены надолго врезаются в память. Безусловно, одна из таких сцен – самоубийство Женьки. Пока обитательницы заведения во главе с Анной Марковной мечутся по комнатам, выкрикивая ее имя на разные лады, Женька, счастливая, с безмятежной улыбкой на лице, парит над ними. Но вот дверь в комнату ватерклозета взломана и тело ее безжизненно повисает над авансценой. Потом разгоряченный выпивкой офицер, увидев ее, уже снятую из петли и лежащую на кровати, убранной цветами, закричит: «А ты что лежишь, как мертвая! Вставай!», и окатит бездыханное тело брызгами откупоренного шампанского.
Или убийство Аннеты, которая погибает от рук проигравшегося в пух и прах любовника. Раздается выстрел. В дверном проеме, где настигла ее пуля, вспыхивает красный свет, и девушка падает навзничь.
Впечатляет сцена медицинского осмотра, во время которого гибкий, как на шарнирах, доктор видится самим чертом из преисподней. Каждую из девушек он поочередно вовлекает в свой демонический танец.
Лица мужчин, чередой проходящих через заведение Анны Марковны, не запоминаются ни нам, ни самим героиням – все они в одинаковых безликих масках.
Финальный аккорд спектакля – еще одно потрясение. Немудреная обстановка и стены публичного дома, декорация за декорацией уплывают под колосники. В черноте пустого сценического пространства, считай – в яме, все обитательницы разрушенного заведения появляются в подвенечных платьях. Разве не мечтала каждая из них когда-нибудь стать невестой! Анна Марковна, растерявшая былое величие, выглядит жалкой и потерянной. Снова от кулисы к кулисе растягивается полупрозрачный занавес, и луч прожектора, точно вспышка старинного фотоаппарата, попеременно выхватывает из темноты силуэты героев.
